30.11.2016 - СНГ 25 лет спустя: почему на постсоветском пространстве не возникло общего проекта будущего

В процессе создания СНГ Россия обратилась к своей дореволюционной имперской истории, считая себя ее прямой преемницей. Как если бы в современной Испании продолжали считать латиноамериканские страны зоной своих «геополитических интересов»

Приближается дата 8 декабря – 25 лет с момента подписания Беловежских соглашений. В комментариях политологов, а особенно в соцсетях, наверняка появятся бравурные ноты. Мол, тогда окончательно наступил «конец советской империи» (более экспрессивно – «крах совка») и открылась новая эпоха… На деле же, в данном случае, мы имеем дело с исторической аберрацией. «Совок» в его имперской ипостаси рухнул еще в августе 1991 года. А шестая статья Конституции СССР, утверждавшая «руководящую и направляющую роль КПСС», была отменена еще годом раньше.

Подписанты Беловежских соглашений в действительности не «разрушили СССР». Там уже нечего было разрушать. Это название существовало лишь по инерции – основная власть, в том числе и над экономикой, была уже у руководителей республик. Они разрушили уже не прежнее единое государство, но сорвали один небывалый на этих пространствах проект будущего. 27 ноября 1991 года был опубликован проект Союза суверенных государств как конфедерации. Этот документ был совершенно уникален для регионов бывшей Российской империи и Советского Союза.

Никогда прежде здесь не предлагался и не рассматривался конфедеративный формат отношений между территориями. Беловежские соглашения фактически стали реакцией на этот проект – руководители республик просто не понимали, о чем идет речь, и воспринимали конфедерацию как очередную попытку Горбачева удержать власть. Впрочем, насколько Горбачев держался за власть, он показал своей добровольной отставкой 25 декабря.

Но Михаила Сергеевича действительно исторически жаль. Он своей политикой 1991 года попал меж Сциллой и Харибдой, меж двух огней. Предыдущий его проект Союза суверенных государств как федерации, готовившийся к подписанию 20 августа, был сорван путчем ГКЧП. А в декабре проект Союза как конфедерации был отменен теми, кто победил путчистов.

Отличие доавгустовского и послеавгустовского проектов нового Союзного договора состояло в том, что первый вариант предусматривал более централизованную систему, что давало критикам основания называть его «ремейком СССР». Однако даже в том случае все союзные посты должны были занять лица, делегированные республиками, а не бывшая советская номенклатура – это и можно считать «кадровой» причиной путча. Что же касается ноябрьского варианта договора, в нем центральная власть была абсолютно минимизирована. В тексте этого документа не присутствует термин «субсидиарность», введенный в европейских соглашениях того времени, но фактически, по духу, договор выстроен именно в этом ключе.

Субсидиарность предусматривает самостоятельное решение всех вопросов участниками соглашения и делегирование на совместные уровни лишь тех из них, которые затрагивают общие интересы. Ноябрьский проект договора ССГ гласил: «Союз Суверенных Государств – конфедеративное демократическое государство, осуществляющее власть в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники договора». Это полная структурная противоположность тому, что было в СССР, где все за всех решало кремлевское Политбюро.

Иногда можно встретить утверждения, что Горбачев пошел на такой шаг вынужденно, стремясь сохранить какие-то союзные институты. Но как бы то ни было, сама эта вынужденность привела к парадоксальному результату – проект конфедерации ССГ стал почти буквально напоминать ЕС, который складывался как раз в то время. Современный Евросоюз, учитывая суверенную политику его стран-участников, также можно считать конфедерацией. Хотя там присутствуют и более централизованные, федеративные элементы (общая валюта, единый парламент и т.д.). Европейские политологи до сих спорят о том, как определить этот формат, но, похоже, модель ЕС просто выходит за рамки «классических» форматов федерации или конфедерации.

В любом случае, эта модель диалектически сочетает в себе общеевропейские и локальные интересы. Британский социолог Роланд Робертсон определяет этот синтез неологизмом «глокализация». Субъекты-участники такого объединения полностью суверенны, а миссия «центра» состоит лишь в поддержании общих правовых принципов. Евросоюз построен именно по такой модели. И в проекте Договора о конфедерации ССГ об этом было сказано так: «Государства, образующие Союз, самостоятельно определяют свое национально-государственное и административно-территориальное устройство, систему органов власти и управления. Они признают общим фундаментальным принципом демократию, основанную на народном представительстве и прямом волеизьявлении народов, стремятся к созданию правового государства, которое служило бы гарантом против любых тенденций к тоталитаризму и произволу». Интересно отметить, что в проекте этого Договора присутствовала прямая ссылка на Всеобщую декларацию прав человека, в соответствие с которой его участники должны были выстраивать собственное законодательство. В Договоре об СНГ и последующем российском Федеративном договоре (1992) такой ссылки уже не было…

Содружество независимых государств поначалу мыслилось таким координирующим институтом, как Евросоюз, но по факту оказалось сугубой формальностью и не смогло предотвратить никакие конфликты между странами постсоветского пространства. В отличие от Евросоюза с его едиными правовыми стандартами, которые делают войны между членами ЕС немыслимыми, СНГ превратился лишь в кулуарную площадку для межэлитных договоренностей. Сама структура этого объединения ничуть не препятствовала складыванию во множестве постсоветских стран авторитарных режимов, весьма далеких от собственных же демократических и правовых деклараций.

Последующие попытки надстроить над СНГ структуры вроде «Евразийского союза» зримого результата не принесли, но стали лишь свидетельством того, что реальной постимперской трансформации постсоветского пространства так и не произошло. Даже такие авторитарные деятели, как Лукашенко и Назарбаев, опасаются в полной мере включаться в новые интеграционные проекты, поскольку эти проекты по факту оказываются не равноправными, как между странами ЕС, но предусматривают доминирующую роль России.

По той же причине, кстати, на постсоветском пространстве не возникло никакого общего, взаимоинтересного проекта будущего. Потому что фактический «россиецентризм» этого пространства делает роль других стран вторичной и подчиненной.

Разумеется, постсоветские страны в любом случае никуда не денутся друг от друга и будут сотрудничать. Вопрос состоит лишь в модели этого сотрудничества – либо оно основано на прямых связях, возможности для которых создает конфедерация, либо подчинено каким-то архаичным имперским стереотипам. В отличие от других постсоветских стран, которые стали строить новые государства, частично основываясь на опыте своей независимости после 1917 года, Россия обратилась к своей дореволюционной имперской истории, считая себя ее прямой преемницей. Но это и возродило неприемлемое в современном мире мышление категориями «метрополии» и «колоний». Как если бы в современной Испании продолжали считать латиноамериканские страны зоной своих «геополитических интересов»… Таков был исторический парадокс декабря 1991 года – многим тогда показалось, что Россия освобождается от советского прошлого. Но это «освобождение» привело лишь к погружению в прошлое еще более давнее – с двуглавыми орлами, государственной ролью церкви, колониальными войнами и т.д.

А если бы реализовался конфедеративный проект ССГ, эта реставрация имперского мышления в России была невозможной в принципе. Российская Федерация – как и другие постсоветские страны – была бы вынуждена соблюдать общие правовые нормы, как их соблюдают страны ЕС. Войны с Грузией или Украиной, уж не говоря об аннексиях каких- то регионов, показались бы явлениями из какой-то антиутопии.

Более того, конфедеративное мышление распространилось бы и внутрь страны, кардинально подняв роль регионального и местного самоуправления. Например, встраивание всех губернаторов в «вертикаль власти» и отмена выборов мэров региональных столиц также были бы невероятными.

Может быть, российское политическое мышление тех лет еще не было готово к формату конфедерации. Но перспективные идеи не всегда воплощаются сразу. Например, еще в 1989 году милиция задерживала демонстрантов за российский триколор. Но уже через два года он стал государственным.

Постоянный адрес материала - СНГ 25 лет спустя: почему на постсоветском пространстве не возникло общего проекта будущего